Мы до сих пор при оценке явлений нравственного мира ходим ощупью и действуем наугад; по привычке мы знаем, что такое грех; по уложению о наказаниях мы знаем, что такое преступление; но когда нам приходится ориентироваться в бесконечных лесах тех явлений, которые не составляют ни греха, ни преступления, когда нам приходится рассматривать, например, качества человеческой природы, составляющие задатки и основания будущих проступков, тогда мы идем все врассыпную и аукаемся из разных углов этой дубравы, то есть сообщаем друг другу наши личные вкусы, которые чрезвычайно редко могут иметь какой-нибудь общий интерес. Каждое человеческое свойство имеет на всех языках по крайней мере по два названия, из которых одно порицательное, а другое хвалительное: скупость и бережливость, трусость и осторожность, жестокость и твердость, глупость и невинность, вранье и поэзия, дряблость и нежность, взбалмошность и страстность, и так далее до бесконечности. У каждого отдельного человека есть в отношении к нравственным качествам свой особенный лексикон, который почти никогда не сходится вполне с лексиконами других людей. Когда вы, например, одного человека называете благородным энтузиастом, а другого безумным фанатиком, то вы сами, конечно, понимаете вполне, что вы хотите сказать, но другие люди понимают вас только приблизительно, а иногда могут и совсем не понимать. Есть ведь такие озорники, для которых коммунист Бабеф был благородным энтузиастом, но зато есть и такие мудрецы, которые австрийского министра Шмерлинга назовут безумным фанатиком. И те и другие будут употреблять одни и те же слова, и теми же самыми словами будут пользоваться все люди бесчисленных промежуточных оттенков. Как вы тут поступите, чтобы открыть живое явление из-под груды набросанных слов, которые на языке каждого отдельного человека имеют свой особенный смысл? Что такое благородный энтузиазм? Что такое безумный фанатик? Это пустые звуки, не соответствующие никакому определенному представлению. Эти звуки выражают отношение говорящего лица к неизвестно предмету, который остается совершенно неизвестным во все время разговора и после его окончания. Чтобы знать, что за человек был коммунист Бабеф и что за человек Шмерлинг, надо, разумеется, отодвинуть в сторону все приговоры, произнесенные над этими двумя личностями различными людьми, выражавшими в этом случае свои личные вкусы и свои политические симпатии. Надо взять сырые акты во всей их сырости, и чем они сырее чем меньше они замаскированы хвалительными или порицательными словами, тем больше мы имеем шансов уловить и понять живое явление, а не бесцветную фразу. Так поступает мыслящий историк. Если он, располагая обширными сведениями, будет избегать увлечения фразами, если он к человеку и ко всем отраслям его деятельности будет относиться не как патриот, не как либерал, не как энтузиаст, не как эстетик, а просто как натуралист, то он наверное сумеет дать определенные и объективные ответы на многие вопросы, решавшиеся обыкновенно красивым волнением возвышенных чувств. Обиды для человеческого достоинства тут не произойдет никакой, а польза будет большая, потому что вместо ста возов вранья получится одна горсть настоящего знания. А одна остроумная поговорка утверждает совершенно справедливо, что лучше получить маленький деревянный дом, чем большую каменную болезнь.
Мыслящий историк трудится и размышляет, конечно, не для того, чтобы приклеить тот или другой ярлык к тому или другому историческому имени. Стоит ли в самом деле тратить труд и время для того, чтобы с полным убеждением назвать Сидора мошенником, а Филимона добродетельным отцом семейства? Исторические личности любопытны только, как крупные образчики нашей породы, очень удобные для изучения и очень способные служить материалами для общих выводов антропологии. Рассматривая их деятельность, измеряя их влияние на современников, изучая те обстоятельства, которые помогали или мешали исполнению их намерений, мы из множества отдельных и разнообразных фактов выводим неопровержимые заключения об общих свойствах человеческой природы… Историк не восхищается, не умиляется, не негодует, не фразерствует… Историк разлагает каждое явление на его составные части и изучает каждую часть отдельно, и потом, когда известны все составные элементы, тогда и общий результат становится понятным и неизбежным; что казалось раньше анализа ужасным преступлением или недостижимым подвигом, то оказывается после анализа простым и необходимым следствием данных условий.
Писарев Д. И. Мотивы русской драмы. Цит. по: А. Н. Островский в русской критике. Сборник статей. Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1953, с. 329-331
In moral sphere we act blindly; we know what the sin is; we know from the Code of punishments what the crime is; but when we have to orient ourselves in this endless amount of events which do not have anything in common neither with the sin nor the crime, when we have to consider the features of human nature, which mainly predetermine the further offences, then we follow different ways and even then we try to inform everybody of our own tastes which only on rare occasions overlap.
In all foreign languages every human feature is characterized by at least 2 notions, one of them is judging, the other one is praising: miserliness and prudence, cowardice and caution, cruelty and firmness, stupidity and innocence, lies and poetry, flaccidity and tenderness, giddiness and torridity and many other examples.
Each particular person has his own attitude towards the moral qualities which is expressed by peculiar and distinguishable from other people combinations of words.
When you say, that one person is a noble enthusiast, and the other one is a crazy fanatic, you definitely understand what do you mean, but the other people will understand you partly or will not understand at all.
There are mischiefs who will call Baboef, the communist, a noble enthusiast, but also there are sages who will call Schmerling, the Austrian minister, a crazy fanatic.
Both will use the same words, and the same words will be used by different categories of people. How to recognize this or that phenomenon under the pile of words, which define something specific and different for each separate person? What is the noble enthusiasm? Who is the crazy fanatic? This is an empty phrase, which does not correspond to any particular representation. These empty sounds express the speaker's attitude to the unknown subject, which remains completely unknown during the whole conversation, and after it. To understand what kind of people the communist Baboef, and Schmerling were, it is necessary to put aside all the judgments, passed by different people, expressing in this very case their own tastes and political sympathies. If you are able to find the facts, the initial ones, which have not been masked by the compliments or judgments, you will inevitably catch and understand the real phenomenon but not the senseless phrase. So does the cogitative historian.
If he has enough information and avoids using phrases, if he treats the man and his activity not as if being a patriot, a liberal, an enthusiast, an esthetic, but simply as a naturalist, he probably will be able to give specific and objective answers to many questions, which earlier were given on the basis of human great feelings. There is nothing offensive to the human soul and dignity. Moreover, it will bear fruits, because instead of one hundred loads of lies the humanity will get a handful of real knowledge. One witty proverb says: It is better to have a small wooden house than a large stone disease.
The cogitative historian works and ponders over something not to stick one or another label to one or another historical name. Is it really worth spending time and does it make any sense to call Sidor a fraud and Philemon a virtuous father of the family?
The historical figures are interesting just as large specimens of our breed, very easy to learn and serving as the materials for the anthropology. Considering their activity, studying their influence on the contemporaries, examining the circumstances which helped or hampered the fulfillment of their intentions, we have derived compelling evidence about the general properties of human nature... The historian does not admire, does not feel angry, does not phrase monger… The historian decomposes every phenomenon into its constituent parts and examines each part separately, and then the overall result is understandable and inevitable; something that has seemed before the analysis a terrible crime or inapproachable deed, after analysis seems a simple and necessary consequence of these conditions.
Pisarev, DI Motives of Russian drama. Cit. By: AN Ostrovsky in Russian criticism. Collected articles. Moscow: State publishing fiction, 1953, pp. 329-331
(Перевод Татьяны Фригиной, в 2011 году в качестве учебного задания в ИПД | translated by Tatiana Frigina in 2011 as Institute homework)
***
Еще на тему изучения истории (more about history study)
История. Как не попасть на удочку информационного обмана
More translations into English:
Vasil Bykaŭ. The Wall: 3 short stories that I translated
Фото (Photo): lafeum.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.